Всякий раз, однако, когда мы пытаемся очертить границы понятия сакрального, мы сталкиваемся с трудностями как теоретическими, так и практическими. Ибо раньше, чем пытаться определить феномен религиозного, необходимо обсудить факты религиозного, прежде всего и по преимуществу те факты, что являют себя «в чистом виде» - те, иначе говоря, которые «просты» и, возможно, более близки к своему источнику. К несчастью, такого рода фактов мы не находим нигде - ни в обществах, историю которых мы знаем, ни у «примитивных» народов, не охваченных современной цивилизацией. Практически везде мы сталкиваемся со сложными религиозными явлениями, предполагающими длительную историческую эволюцию. Далее, значительные практические трудности встают и на пути сбора эмпирического материала. Тому есть две причины: 1) даже если удовлетвориться изучением одной религии, жизни одного человека едва ли хватит, чтобы завершить исследование; 2) если же поставить своей целью сравнительное исследование религий, то для этого будет недостаточно и нескольких жизней. Между тем, нас-то интересует как раз сравнительное исследование, ибо только оно дает возможность проследить как меняющуюся морфологию сакрального, так и его историческое развитие. Предпринимая такое исследование, мы поэтому вынуждены выбрать лишь некоторые религии из тех, которые зафиксированы историей или открыты этнологией, и к тому же лишь отдельные аспекты или этапы эволюции этих религий. Этот выбор, даже если ограничить его наиболее типичными проявлениями, отнюдь не прост. В самом деле, для того чтобы очертить границы сакрального и дать ему определение, мы должны располагать достаточным количеством проявлений сакрального, «сакральных фактов». Разнообразие этих «сакральных фактов», будучи с самого начала источником затруднений, постепенно становится парализующим. Ведь речь идет о ритуалах, мифах, божественных образах, священных и почитаемых предметах, символах, космологиях, теологуменах, людях, получивших посвящение, животных и растениях, священных местах и многом другом. Притом каждая из этих категорий имеет свою, богатую и разнообразную морфологию. Мы, таким образом, оказываемся перед лицом необычайно обширного и разнородного фактического материала, в котором меланезийский космогонический миф или брахманистское жертвоприношение имеют не больше прав на внимание исследователя, чем мистические тексты святой Терезы или Нитирэна, австралийский тотем, примитивный ритуал инициации, символика храма Боробудур, ритуальное одеяние и пляска сибирского шамана, повсеместно встречающиеся священные камни, сельскохозяйственные обряды, мифы и ритуалы, связанные с культом Великой Богини, интронизация монарха в архаических обществах или суеверия, связанные с драгоценными камнями, и т.д. и т.п. Каждый из этих фактов может рассматриваться как иерофания1 в той мере, в какой он присущим ему образом выражает некоторую модальность сакрального и некоторый момент его истории, иначе сказать, одну из бесчисленных разновидностей пережитого или переживаемого человеком опыта сакрального. Каждый из них драгоценен для нас, будучи источником двоякого знания: как иерофания, он раскрывает нам некоторую модальность сакрального; как историческое событие, он выявляет одну из ситуаций, в которые ставит человека его приобщение к сакральному. Вот, к примеру, ведический текст, обращенный к умершему: «Ползи к Матери-Земле! Да спасет она тебя из небытия!»1 2 Этот текст открывает нам структуру теллурической сакральности: Земля рассматривается как мать, Tellus Mater. Но в то же время он показывает определенный момент в истории индийских религий, момент, когда эта Tellus Mater обрела качество - в сознании, по крайней мере, некоторой группы людей - защитницы от уничтожения, качество, которое позднее было утрачено под влиянием реформы, связанной с Упанишадами и проповедями Будды3. Возвращаясь к тому, с чего мы начали, следует сказать, что все категории фактов (мифы, ритуалы, божества, суеверия и т.д.) равно значимы для нас, если мы хотим понимать феномен религиозного. А такое понимание всегда осуществляется в связи с историей в силу того простого обстоятельства, что всякий раз, когда мы имеем дело с иерофани- ей, мы имеем дело с историческим фактом. Сакральное являет себя нам всегда в определенной исторической ситуации. Мистический опыт, даже самый интимный и трансцендентный, испытывает влияние обстоятельств своего времени. Еврейские пророки многим обязаны тем конкретным историческим событиям, которые служили оправданием и подтверждением их проповеди, равно как и всей религиозной истории Израиля, позволившей им выразить свой опыт в слове. В качестве исторического феномена - не в качестве личного опыта - нигилизм и онтологизм некоторых мистиков, принадлежавших традиции Махаяны, был бы невозможен без умозрения Упанишад, без эволюции санскрита и т.д. Мы вовсе не хотим этим сказать, что всякая иерофания или всякий религиозный опыт представляет собой уникальный, не допускающий повторения момент духовной истории. Величайшие духовные события подобны друг другу не только содержанием, но часто и формой выражения. Рудольф Отто обнаружил поразительные моменты сходства в словаре и формулировках между Мейстером Экхартом4 и Шанкарой5. Тот факт, что иерофания всегда исторична (т.е. что она всегда имеет место в определенных обстоятельствах), не исключает для нее возможности быть универсальной. Некоторые иерофании имеют локальное значение, но существуют и такие, которые имеют или приобретают универсальную значимость. Индийцы, к примеру, поклоняются дереву, именуемому Ашваттха;7 манифестация сакрального в этом именно виде растения действительна для них одних, ибо для них одних Ашваттха есть иерофания, а не просто дерево. Следовательно, эта иерофания носит не только исторический (что свойственно всякой иерофании), но и локальный характер. Между тем индийцам известен также и символ Космического дерева (Axis Mundi - ось Мира), а эта мифосимволическая иерофания является универсальной, так как Космические деревья встречаются во всех древних цивилизациях. Следует уточнить, что Ашваттха почитается в той мере, в какой это дерево воплощает в себе сакральность непрерывно возрождающейся Вселенной; иначе говоря, оно служит объектом поклонения постольку, поскольку воплощает в себе или символизирует Вселенную, представляемую Космическими деревьями всех мифологий (ср. § 99). Но при том, что символическое значение Ашваттхи таково же, что и у Космического дерева, данная иерофания, претворяющая растительный вид в сакральное дерево, не действительна ни для кого, кроме членов индийского общества. Можно привести еще один пример - на этот раз пример иерофании, оставшейся в прошлом народа, в среде которого она имела место. Семиты на одном из этапов своей истории поклонялись божественной супружеской паре - Богу бури и плодородия (fecondite) Баалу и Богине плодородия (fertilite), особенно аграрного плодородия, Белит. Еврейские пророки считали эти культы святотатственными. С их точки зрения - т. е. с точки зрения семитов, которые в результате Моисеевых реформ пришли к более возвышенным, более чистым и более цельным представлениям о божестве, - эта критика была вполне справедливой. И все же древнесемитский культ Баала и Белит - это тоже иерофания; в нем раскрываются - пусть в гротескно преувеличенных, чудовищных формах - сакральный характер органической жизни, стихийные силы крови, сексуальности и плодородия. Это Откровение сохраняло свое значение если не тысячелетиями, то, по крайней мере, в течение многих столетий. Оно продолжало восприниматься в качестве иерофании до тех пор, пока не было заменено другим, которое - сформировавшись в религиозном опыте элиты - утвердилось как более совершенное и более утешительное. «Божественная форма» Яхве возобладала над «божественной формой» Баала. Первый являл сакральное более совершенным образом, чем второй; он освящал жизнь, держа в узде стихийные силы, буйство которых было свойственно культу Баала; он являл такой образ духовности, в котором жизнь и судьба человека обретали новую ценность. В то же время он предоставлял возможность более богатого религиозного опыта общения с богом - одновременно и более «чистого», и более полного. В конечном счете иерофания Яхве одержала победу. Представляя собой универсалистскую модальность сакрального, она по самой своей природе оказалась более открытой другим культурам и стала, через посредство христианства, мировой религиозной ценностью. Мы можем, таким образом, сделать вывод, что некоторые иерофании (ритуалы, культы, божественные формы, символы и т.д.) являются или становятся мультивалентными или универсалистскими; другие же остаются местными или связанными с ограниченным историческим периодом; закрытые для других культур, они погружаются в забвение в ходе истории того самого общества, где они возникли.
Области сакрального (священного) и профанного (человеческого) разграничиваются и определяются еще на заре человеческого существования: сакральный мир, по определению Б. Малиновского, это культ и вера, светский - мир практической деятельности и рационального мировоззрения. Однако в реальности не представляется возможным разделить сакральную и профанную стороны культуры, а часто и быта человека Средневековья. Самые простые предметы и действия, по средневековым представлениям, изначально имели дополнительный сакральный смысл. Сакральными аллюзиями обрастали едва ли не все моменты человеческого существования, начиная с появления на свет и заканчивая погребением. С течением времени складывается концепция «двоеверия» русского общества.
Действительно, отсутствие проповедей, значительная степень неграмотности населения (в том числе и священнослужителей), плохая обеспеченность деревенских приходов даже необходимыми требами, не говоря о регулярных богослужениях, не предоставляли «простой чади» возможности сколько-нибудь систематического знакомства с учением христианства. В такой ситуации обрывочные сведения, полученные при посещении церкви, не могли не переплетаться с ранее существовавшими языческими представлениями. Но не надо забывать, что эти представления также не являлись целостной системой. Сакральное знание в язычестве было привилегией жрецов; именно поэтому оно забылось так быстро, что практически не успело попасть в русские летописи. «Народное православие» было синкретичным (как синкретично и ортодоксальное христианство), но отнюдь не «светским» ни в целом, ни в отдельных его аспектах.
Антиклерикальные мотивы действительно наличествуют в некоторых произведениях литературы и искусства этого времени, а также и в фольклоре.
Однако антиклерикальность отнюдь не тождественна антирелигиозности. Отношение к священнослужителям в Древней Руси определялось принципом иерархии: чтился не человек, но место, занимаемое им в общей системе. Страшным грехом считалось оскорбить священника во время исполнения им своих обязанностей; нельзя было и нанести ему оскорбление как носителю сана. Тем не менее, по наблюдениям иностранцев, священник мог стать объектом рукоприкладства как частное лицо: достаточно было снять с него знак сана - шапочку-тафью, чтобы его можно было побить как простого человека. Точно так же сказки о жадных и глупых попах бичевали человеческое несовершенство носителей священного сана, но не сам сан как таковой.
Наглядный пример сатиры такого рода представляет «Сказание о попе Савве и его великой славе», где, как считают исследователи, фигурирует реальный герой - священник московской церкви Косьмы и Дамиана в Кадашах. Собственно, кощунственных мотивов в сатирических повестях нет, как нет их и в различных народных обрядах и ритуалах: ни иконы, ни святые, ни тем более главные лица христианской иерархии никогда не становились объектами осмеяния. Насмешка не была самоцелью или сверхзадачей подобных произведений: они осуществляли функцию идейного самоочищения общества или отдельных его сословий. Особо следует сказать о жанре так называемых пародий, среди которых есть и произведения, использующие сакральные тексты. Наиболее ярким примером является «Служба кабаку», которую до сих пор определяют как произведение, написанное в форме пародии на церковную службу. Однако в основе «Службы кабаку» лежит не собственно служба, а богослужебные указания к ней - типикон. Она была рассчитана на читателей из духовного сословия и является не пародией и даже не сатирой, а формой традиционного церковного поучения, приспособленного к новым условиям и к определенному кругу читателей.
Как знать, возможно, это неизбежный процесс обусловленный прогрессом цивилизации, или нравственное обнищание?
Отношение сакрального и профанного - это две «взаимодополнительные среды»: в одной можно действовать без тревоги и трепета, в другой порывы сдерживаются чувством глубокой зависимости. Эти два мира - мир сакрального и мир профанного - могут быть определены лишь один через другой. Они взаимно исключают и взаимно предполагают друг друга.
Роже Кайуа полагает, что «сакральное предстает как категория чувствительности. На самом деле это категория, на которой зиждется религиозное поведение, которая придает ему специфический характер, которая внушает верующему особенное чувство почтительности, предохраняет его веру от критического рассмотрения, делает ее чем-то, не подлежащим обсуждению, ставит ее вне и по ту сторону рассудка». По сути, единственное, что можно уверенно сказать о сакральном вообще, содержится в самом определении этого термина: сакральное - это то, что противостоит профанному. Почти всегда профанное отмечено лишь негативными чертами, заслуживает лишь презрения, все время нуждаясь в сакральном, жадно стремится завладеть им, а тем самым рискует его испортить или само быть уничтоженным. Оттого их взаимоотношения должны строго регламентироваться.
Своего рода оппозиция сакральное/профанное в социально-гуманитарных науках становится своего рода аналогом оппозиции сознание/бессознательное в психоанализе. Контекст общей теории мифа, одинаково актуальнен и для исследователей феноменов психики и сознания, и для историков и антропологов, изучающих социальные процессы. Поднятая в те же годы психоанализом проблема бессознательного возбудила интерес обществоведов к исследованию предпосылок сакрального как особой области «коллективного бессознательного». Через отношение «профанного» и «сакрального» рассматривали и отношение «природы» и «культуры».
Согласна с мнением, что наш мир бинарный
состоящий из мира сакрального и мира профанного, как воображение / опыт. Эти миры и соединены, и разделены одновременно, как сон и явь.
Профанный мир, стремящийся к сакральному - это стремление к усовершенствованию, может даже к совершенству недостижимому и вдохновляющему, и для общества, и для человека.
В мире сакральном отсутствуют:
·
время как таковое, оно заменено вечностью;
·
пространство, может быть везде и нигде;
·
там есть покой и нет движения.
В мире профанного все эти категории присутствуют: время, пространство, движение, суета. Это обыденная жизнь большинства людей.
Некоторые исследователи вопроса отношения сакральное / профанное, полагают, что категории времени и пространства может рассматриваться как категории нравственные.
Сакральное и профанное
Любое религиозное представление о мире строится на противопоставлении сакрального и профанного. Две эти области, в которых протекает жизнь религиозного человека, взаимно исключают и взаимно предполагают друг друга. На представлении о сакральном зиждется поведение верующего. По выражению А. Юбера, это идея - матрица религии. Мифы и догматы каждый по своему анализируют ее содержание, ее свойства используются в обрядах, из нее выводится религиозная мораль, ее олицетворяют собой жреческие сословия, ее закрепляют и укореняют в земле святилища, священные место, религиозные памятники. Религия - это система управления сакральным.
Сакральное и профанное
В религиозной жизни люди имеют дело с сакральным как свойством, присущим некоторым вещам (объектам культа), некоторым людям (царю, жрецу), некоторым пространствам (святилищу, храму), некоторым моментам времени (Воскресению, Рождеству). В мире нет ничего, что было бы священно само по себе и одинаково священно для всех. Как уже говорилось, священными становятся обычные вещи. Внешне они не меняются, но становятся в представлении верующих совсем другими вещами, с которыми нельзя обращаться как прежде, по своему усмотрению, они вызывают страх и почтение, становятся опасными и "запретными" - тем, к чему нельзя приблизиться, не погибнув. Эти два рода вещей - сакральное и профанное - не могут сближаться: от соприкосновения с профанным сакральное утрачивает свои особенные качества. Профанное и сакральное должны быть разделены, изолированы друг от друга, и в то же время - они оба необходимы для жизни: первое - как среда, в которой разворачивается жизнь, второе - как то, что ее творит, как сила, от которой человек зависит и все-таки может решиться уловить ее и употребить в своих интересах.
Функция ритуалов и запретов. Профанное нуждается в сакральном, стремится завладеть им, тем самым рискуя его испортить или быть уничтоженным. Поэтому от-ношения между ними должны быть строго регламентированы, что обеспечивает функ-
ция обрядов, ритуалов. Выполнение ритуалов составляет специфический тип по-ведения, предписываемого традицией. Ритуал представляет собой систему символических действий. Он зависит от системы верований, как правило выраженных на языке мифов, Одни обряды (позитивные) служат для превращения профанного в сакральное (обряды освящения) или наоборот (обряды десакрализации, или искупления, посредством которых человек или предмет возвращаются в профанный мир) - в зависимости от нужд общества. Другие обряды (негативные) имеют целью предохранять сакральное от соприкосновения с профанным посредством табу ритуальных запретов. Сакральные вещи приобретают власть диктовать людям, что им можно делать и чего нельзя. Запрет никогда не обосновывается никакими моральными соображениями, его нельзя нарушать просто потому, что таков закон, призванный поддерживать нерушимый порядок в мире и заодно - благополучие людей. Мифы повествуют о том, что вначале запретов не существовало, все было дозволено; этому хаосу положили конец боги-творцы или герои-прародители, которые внесли в мир порядок, устойчивость, меру и регулярность, т.е. правильный порядок мироздания и правильный ход событий в нем. Раз и навсегда они определили все отношения в мире - живых существ и вещей, людей и богов. Разграничив области сакрального и профанного, они очертили пределы дозволенного и недозволенного. Область профанного - это область повседневного обихода, где человеку предоставлено право заниматься своими делами без ограничений, поскольку он, занимаясь этими делами, не соприкасается с сакральным. Природный порядок и порядок общественный взаимосвязаны: тот, кто нарушает один порядок, колеблет и другой, по-скольку нарушает правильный ход событий во вселенной. Символически это выражается в разграничении чистого и нечистого, смешение которых подрывает мировой поря-док. Такое смешение надо уметь предотвращать, а если оно произошло - нужно знать, как уменьшить его последствия.
Ритуал (от лат. rite - обряд, церемония) - символическое, внерациональное действие, в котором отсутствует практическое целеполагание (священная трапеза в любых ее видах не имеет целью утоление голода и жажды). Посредством ритуала люди выражают то, что для них важнее всего. Формы выражения ценностей группы при этом не произвольны ("не нами установлены"), в них символически представлены реальные социальные отношения, присущий им нормативный порядок, так что изучение ритуала
Ключ к пониманию главного в устройстве человеческих обществ.
"Не случайно, что смысл жизни и ее цель человек космологической эпохи полнее всего переживал именно в ритуале. Можно думать, что ритуал был основной, наиболее яркой формой общественного бытия человека и главным воплощением человеческой способности к деятельности, потребности в ней. В этом смысле ритуал должен понижаться как прецедент любой производственно-экономической, духовно-религиозной и общественной деятельности, их источник, из которого они развились...""
Символическая природа религиозной коммуникации. Людей, которым выпадает "встреча с божественным", немного. Вебер именует их "религиозными виртуозами". Они опознают божественное в вещах и явлениях, которые для других остаются обычными. Но их опыт становится достоянием обычных людей. Благодаря этому опыту между людьми и окружающим миром устанавливается связь, отличная от всех других связей с реальностью, - возникает религиозное отношение.
"Для буддиста-махаяниста в каждом куске дерева, в каждом камне содержится сущность Будды, но ощущает это он только в момент просветления. Святость возникает только тогда, когда имеется та или иная связь с реальностью. ...Религия не является всего лишь средством совладать с тоской и отчаянием. ...Она представляет собой символическую модель, формирующую человеческий опыт - как познавательный, так и эмоциональный. Религия умеет не только умерять тоску и отчаяние, но и вызывать их" [ 1, с. 267].
Религия характеризуется способностью символизации, которая отличает человеческое мышление и поведение от поведения "и потного. Человек создает и пользуется символическими системами (культурой) в форме языка и других "символических посредников" (на самом общем уровне системы действия, по Парсонсу, язык во взаимообмене между организмом и личностью - удовольствие; между культурой и социальной системой - эмоции; на уровне социальной системы - деньги, власть, влияние, ценностные приверженности). Религия говорит на языке мифов и ритуалов. Религия входит в культурную подсистему, за которой закрепляется в-основном функция сохранения и воспроизводства образца, равно как и творческого его преобразования, тогда как интегративная функция отводится в основном социальной подсистеме. Культур-
" Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику//Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С. 16.
ные системы складываются вокруг комплексов символических значений - кодов, на основе которых они структурируются, особых сочетаний символов, в них используемых, условий их использования, сохранения и изменения как частей систем действия.
В религии символы выражают то, что иным способом никак не может быть выражено. Это единственный способ выразить священное. С точки зрения Дюркгейма, "священные вещи" суть символы, значения которых нельзя интерпретировать в терминах свойств, присущих самим этим вещам. Однако не только религиозная, но и вся по-вседневная жизнь человека связана с символами, которые напоминают ему что-либо, разрешают или запрещают, поражают и покоряют. В конце концов, по выражению И. Гёте, все можно считать только символом, за которым скрыто еще нечто другое.
Символ - знак, образ, представляющий какую-то вещь или воплощающий какую-либо идею. Символами могут служить объекты (крест - символ христианской веры), действия (крестное знамение, коленопреклонение перед алтарем и т.д.), мифы или предания (библейское повествование о сотворении мира), люди (Сократ как символ мудрости).
Слово "священный" происходит от лат sacer (посвященный Богу) и sanktus (достойный уважения, возвышенный), в противоположность profanus (непосвященный). Эти понятия восходят к римскому культу богов. Священное - таинственная сила, повергающая человека в ужас и трепет и одновременно - вызывающая его восхищение, де-лающая его счастливым.
"Священные вещи" в одно и то же время и привлекают, и отталкивают, могут быть полезными, но они же таят в себе и опасность. Эта двойственность - атрибут могущественной, неподвластной человеку силы, которая потенциально несет и благо, и зло. В обоих случаях священный объект обособлен от всех остальных как нечто анормальное и не предназначенное для обычного повседневного употребления. Отношение людей к таким объектам, где бы они ни встречались и сколь бы ни были внешне различны, одинаково - это страх или даже ужас, вызывающие поклонение и благоговение. Всегда это переживание чего-то необычного, выходящего за рамки рутинной повседневности. Это восприятие какого-то события, явления, особое отношение к которым не может быть объяснено только их реальными свойствами, в них заключено что-то еще помимо этой реальности, и для человека это "что-то еще" - самое важное в этом восприятии (это можно сравнить,
к примеру, с романтическим переживанием поэтической натурой волшебства южной ночи).
Табу устанавливают ограничения в поведении по отношению к объектам, в которых действует сакральная сила (мана). Приближаться к таким объектам или касаться их следует с большой осторожностью во избежание беды. Лишь тот, кто имеет на то право - к силу занимаемой должности, особого знания или состояния, может прикасаться к вещам, в которых присутствует мана.
Вождь неприкасаем, потому что в нем присутствует мана, и притом в большом количестве, поэтому путешествовать он должен на носилках: земля, на которую он ступил, также становится табу. Может быть, этим объясняется и инцест в высшем обществе, ибо простой смертный не смеет коснуться королевской персоны?
В Ветхом Завете сообщается, что когда непосвященный рискнул коснуться священного "ковчега Завета", то упал мертвым. В библейском повествовании о Самсоне представлено верование (в разных вариантах оно встречается во многих культурах), согласно которому священная сила может быть заключена, например, в волосах, и с обладанием этой силой связано обладание физическим могуществом (вместе с утратой волос Самсон утратил и заключавшуюся в них силу).
Чаще всего мана обитает в людях, занимающих высокие должности, поэтому становится понятно, почему монарх или президент обладает необходимыми способностями и правом управления. Эту особую силу Вебер называет "харизмой", данный тер-мин обычно используется, когда речь идет о людях, обладающих особыми свойствами, тогда как понятие мана имеет более общее значение.
Сакральное как коллективное представление. Одну из наиболее распространенных форм восприятия священного Дюркгейм описал как "коллективное возбуждение" в совершаемом группой ритуале, когда участники в общем движении получают навык общения со священными объектами и местами, возбуждающими чувства страха и про-исходящего чуда. Это общее действие символизирует у индивидов и группы нечто священное; они опасаются что-либо изменять в нем, чтобы не разрушать контакта со священной силой, и распространяют табу на само ритуальное действие: в священнодействии недопустимы какие-либо изменения. Таким образом, складывается представление, до сих пор бытующее в сознании, что священное - это то, что не подлежит изменению.
Дюркгейм считал главным то обстоятельство, что религиозные убеждения не просто воспринимаются индивидуально всеми членами группы, а представляют собой нечто, принадлежащее группе, - они формируют ее единство. Индивиды, составляющие
группу, чувствуют себя соединенными друг с другом одним лишь фактом принадлежности к общей вере.
Образцы поведения, которые складываются в процессе общения между людьми, предстают в их сознании как объективно данные им извне реалии; люди как бы забывают, что социальный мир и все его составные части - результат их собственной деятельности. Когда этот процесс выработки образцов развивается в связи с отношением к священному, в конце концов происходит все усугубляющееся разделение между тем, что относится к человеческому деянию, и тем, что теперь определяется как священный порядок. Образцы действия и поведения фиксируются как вечные истины.
На начальных стадиях этого процесса священное предстает в религиозном сознании как сила, которая вырывает человека из привычного образа действий и устанавливает новые правила поведения, открывает для него "новую жизнь", тогда как впоследствии она выступает в качестве гаранта их сохранности и чистоты.
Развитие представлений о сакральном. Понятие о сакральном проходит несколько ступеней развития. Вначале оно означает все, что не укладывается в обычный ход вещей, вмещает в себя как "чистое", так и "нечистое", несущее и благо и всевозможное зло. На более поздней стадии священное олицетворяет установленный порядок, образ действий, нормы поведения как гарант сохранения традиций, предотвращения хаоса; и только на стадии перехода от "религии закона" к "религии спасения" сакральное становится "святым", приобретая этические характеристики, становясь воплощением чистоты, блага, истины, красоты.
Объединю в один тред обсуждение на ВК про инициацию, нуминозное, богов, а также про избыточность категорий профанного и сакрального. Как приятно пообщаться с людьми, которые в большинстве своём знают свой предмет! С ними выходишь на какой-то мета-уровень и растёшь дальше.
О козлик Фрэнк! Хранитель ЖЖ! Взываю к тебе! Если пропускаешь ко мне комментаторов, то пусть это будут люди, понимающие, о чём они пишут! И да пройдут молча мимо те, кто как Джон Сноу.
Наполи
Российская армия - наш родной культурный аналог инициации. Пройдёшь её, оставшись человеком, - гуд.
RN
Только сакрального в этой инициации мне кажется ничего нет. Нет тайны.
Наполи
Мне кажется, в древности, о которой говорит Олег, не было разделения на сакральное и профанное в том виде, в каком оно есть сейчас. Если было разделение на тех, кто проводил ритуалы, и тех, кто в них участвовал, то сейчас этому скорее всего соответствует разделение на профессионалов и претендентов в оные. Одни уже прошли и помогают пройти другим. То, что имеет право делать юрист или врач, не имеете права делать вы.
SP
Получается, что в России большинство женщин не люди, ведь нас в армию не призывают😐
Наполи
Есть ещё получение диплома, свадьба и рождение ребёнка на выбор. 😊 После этого уже вряд ли будешь прежней.
SP
Мне кажется, что это скорее инициация не в волшебный мир с богами и духами, а в мир ипотеки и бытовухи)
Наполи
В прежние времена боги и духи были такой же естественной частью повседневности, как специалисты (врачи, сантехники и т.п.) или известные интернет-персоналии сейчас. Мы тут, например, не друг с другом общаемся глаза-в-глаза, а лишь с духами друг друга.
AP
Переживание нуминозного было повседневностью?)
Наполи
Анна, не факт, что имеет смысл приравнивать переживание нуминозного к конкретным богам с духами. Если для людей это было повседневностью, а нуминозное - это момент wow, то, наверное, это несколько разные явления, лишь случайно совпавшие в переживании человека. Вот полтергейст можно к нуминозному отнести?
AP
Мне кажется, под повседневностью вы имеете в виду особенности архаического восприятия, мистическое соучастие, жизнь как бы на два мира постоянно: на видимый и невидимый. Но столкновение с богами априори не может приравниваться к общению с сантехником.
То есть к повседневности.
RE
Слушайте, мы о нуминозности по Юнгу?
Хм
Странно
По Юнгу, у нас нет шансов что-либо изменить)
И все происходит без нашего участия, с подавлением нашей воли
AP
Это понятие ввел Рудольф Отто
Наполи
Анна, жизнь не на 2 мира, а на 1.
Приход сантехника - это уже развитие процесса в современности. А до этого мы осознаём проблему и взываем, т.к. знаем, что сами мы не в состоянии её решить, и есть тот, кто за это отвечает. В прежние времена все свои бытовые проблемы в основном решали сами. Но бытие тоже растёт и развивается. И те, к кому люди взывали раньше в надежде на магическое решение проблемы, в наше время получили конкретных агентов решения проблем.
И почему сантехника нельзя считать сакральной силой? Просто потому, что об этом не написал Отто? А как насчёт собственного опыта за пределами мнения Отто?
AP
а раньше занимались чем-нибудь еще кроме решения бытовых проблем посредством богов. Или у них в принципе такое назначение?
видимо, мой собственный опыт слишком отличается от утилитарного.
Наполи
Я не помню, как было раньше. Сейчас же у меня нет разделения проблем на бытовые и небытовые. Если засоряется унитаз, то в душе моей тоже непроходимость в чём-то.
OT
Понятие Нуминозного, как правильно сказала Анна, вводит Рудольф Отто. Интересно что Рудольф Отто это не психолог, не антрополог даже не философ а протестантский теолог. Изучая Библию он поразился тому контрасту между современным ему чисто моральным видением религии, религии как назидания, и абсолютно имморальным, сокрушительным манифестированием Бога. Яхве в библии вообще не слишком озабочен понятиями морали, чему есть много примеров. Рудольф Отто вводит понятие Нуминозное как "священное минус мораль" то есть такой предельный опыт, когда мы оказываемся в соприкосновении с тотально превосходящей нас силой которая вызывает одновременно восторг и ужас, Фасцинейт, зачарованность и "мистериум тремендум" мистический, слепой ужас. Итак "священное минус мораль". Некое предельно интенсивное переживание, которое по большому счету и является целью духовной практики, переживание которое дает нам индивидуальность
AP
Не помните, но однако утверждаете. Я в принципе согласна с многим. Кроме втискивания богов в повседневность и деланья из них лишь агентов по решению проблем. Во всех архаичных культурах было время обычное, повседневное и пограничное, к которому приурочены были ритуалы, потому что оно было как раз проницаемым для иного, и в следствие этого волшебным.
Наполи
Тот период, о котором я "не помню", был у меня насквозь профанным, теперешний же насквозь сакральный, если такое вообще можно сказать о нём, и я чувствую, что процесс ещё не завершён. Мне кажется, когнитивное возвеличивание богов за пределами "бытового мира" - это всё та же христианская парадигма. Вот есть тут мы, совсем не сакральные, а есть Те-кто-знает-и-всем-управляет. Та же самая родительская модель.
Если же в "бытовом мире" узнавать деяния богов (например, для себя, никому не навязывая того, что передалось лично для тебя) - это, на мой взгляд, иной подход.
Принижение своих бытовых проблем до чего-то недостойного богов как раз является симптомом разлома между профанным и сакральным. Ну, может, кому-то нужна эта граница, т.к., например, нет ресурсов, чтобы сохранять желанного себя в объединённом мире, и необходима "сумчатая" концепция мира, чтобы научиться им пользоваться. Я тут делюсь своей концепцией единого мира без этого разделения, чтобы разбавить доминирующую с касталийском сообществе дуалистическую модель. На случай, если кому-то она на самом деле ближе, но они не знают, что так тоже можно.
AP
не знала, что в касталийском мире доминирует дуалистическая модель. Неясно к тому же с чего вы мне приписали креационизм. Наверное, потому что у меня не течет унитаз и боги не на побегушках. Впрочем, давайте не будем засорять эфир, все это похоже на одну большую проекцию.
Наполи
Анна, при чём тут креационизм, я не поняла. У меня про него нигде не было. Если не принижать себя до уровня праха, то и презренных богами "побегушек" не будет. Если чья-то жизнь настолько ничтожна, что недостойна внимания богов во всех своих проявлениях, то с чего этот человек решает, что какие-то телодвижения или слова богам более угодны (=сакральны), нежели любые другие?
AP
про креационизм вы говорите, не называя его. Это и про христианскую парадигму, и про дуалистическую модель, и про недостойность внимания богов. Дуализм отношений между богом и человеком или богом и миром и есть креационизм, когда разрыв между ними не может быть преодолен. В манифестационизме, напротив, мир видится как продолжение Бога, то есть нет отдельно бога и мира. Видимо, это вы и назвали единым миром. Но мне кажется, что даже пребывая в таком едином мире, божественное для нас парадоксальным образом и сущностно едино и одновременно непознаваемое до конца и иное. Про то что богам более угодно(=сакрально) вообще забавный вопрос, учитывая, что само слово сакральное означает необыденное, иррациональное, посвященное богу. Товарно-договорные отношения это вообще уровень бытовой магии. Моим богам это неинтересно во всяком случае.
Наполи
Анна, само слово "сакральное", на мой взгляд, было введено для разделения. Что бы оно ни значило. Вот тут у нас сакральное, а вот тут профанное. Вот тут мы делаем сакральный секс, а тут рыбу заворачиваем.
Я сейчас не понимаю такого разделения.
Продолжая нашу любимую сантехническую метафору, считать, например, что унитаз не "сакрален" (что бы оно там ни значило), не важен для богов, - это считать, что не важен сезон осени, когда то, что Земля не сохранила в жизни как пока полезное, она пустила на гниение. А значит, не важна Смерть, не важен конец, не важен уход, не важно завершение, не важно отпускание воспоминаний, прошлого. Забившийся унитаз, в моей модели, это нарушившееся течение бытия в каком-то моменте для отдельно взятого человека. И вызов сантехника - это призыв сил, которые восстановят нарушенный порядок. Никому мою модель не навязываю, но удивляюсь, вроде логично, а большинство нос воротит... Ну, да ладно...
Считать, что не важно намагичить себе денег - это считать, что растение, которое выращивается в пищу, не нужно поливать, и животное не нужно кормить. Что цветку не нужно быть красивее и ароматнее, а фрукту - крупнее и слаще.
Считать, что боги не должны снисходить до нашего батхёрта на наших врагов и помогать нам их проклинать - это считать, что змее не нужен яд, пчеле - жало, что лев и паук не имеют права убивать. Мы сейчас на том этапе, что убивать физически не комильфо, но мы ещё вполне можем убить кого-то в нашем имагинариуме, если это сделает нашу жизнь настолько же проще, насколько становилась жизнь древних после убийства какого-нибудь "козла отпущения".
AP
Да хорошо и денег намагичить, и с врагами разобраться. Только к чему не ясно. Это все является фоном для реализации истинного предназначения. И как бы не было прекрасно осознавать взаимосвязь всего, не думаю, что снятие границ между сакральным и профанным и созерцание эйдосов в сантехнике является конечным результатом богообщения, раз уж мы о нем говорим. Мне вообще векторность адепта важнее, чем его бесконечное сатори. То есть сатори это только начало для мага.
Наполи
С важностью наличия вектора согласна, но не согласна с тем, что одни векторы лучше других. Это аналог морали. А выше голос разума рёк, что весь цимес в том, что оно священное, но абсолютно лишено морали. Жизнь и принятие в ней каких-то решений - это уже вектор. Можно размахнуться своим вектором и вымахать в гигантскую секвойю, а можно остаться бактерией. Но они оба священны.
Если вернуться к нашей любимой сантехнической метафоре, то в моей модели мироздания даже боги какают. Знаете чем? Людскими эмоциями, направленными на иное, нежели удлинение и утолщение духовного вектора.
Загрузка...